Литургия в день памяти сщмч. Николая пресвитера

1 ФЕВРАЛЯ 2020 ГОДА

в cубботу 33-ей седмицы по Пятидесятнице,

в день памяти священномученика Николая Восторгова, пресвитера

в Успенском храме совершилась Божественная Литургия. Богослужение возглавил игумен обители - архимандрит Александр (Лукин) в сослужении духовенства монастыря.

Проповедь перед Причастием произнёс игумен Мстислав (Меньшиков).

По заамвонной молитве настоятель совершил Славление сщмч. Николаю.

По случаю дня интронизации Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла после Божественной Литургии был отслужен Благодарственный молебен.

Фото

Свя­щен­но­му­че­ник Ни­ко­лай ро­дил­ся 21 но­яб­ря 1875 го­да в се­ле Ни­ко­ло­гор­ском Вяз­ни­ков­ско­го уез­да Вла­ди­мир­ской гу­бер­нии в се­мье пса­лом­щи­ка Ев­до­ки­ма Вос­тор­го­ва. По­лу­чив об­ра­зо­ва­ние во Вла­ди­мир­ском ду­хов­ном учи­ли­ще, Ни­ко­лай стал слу­жить пса­лом­щи­ком в Ни­ко­ла­ев­ском хра­ме на по­го­сте Го­ри­цы.

В 1915 го­ду Ни­ко­лай Ев­до­ки­мо­вич был ру­ко­по­ло­жен во диа­ко­на и на­прав­лен в се­ло Де­до­во Му­ром­ско­го уез­да. Там он про­слу­жил до 1927 го­да, ко­гда уже во­всю шли го­не­ния, и в ап­ре­ле это­го го­да он был ру­ко­по­ло­жен во свя­щен­ни­ка к церк­ви се­ла Го­ля­ни­ще­во. Через год отец Ни­ко­лай пе­ре­ехал слу­жить в се­ло Чул­ко­во Ваг­ско­го рай­о­на Ни­же­го­род­ской об­ла­сти и про­слу­жил здесь до дня и ча­са аре­ста. В се­ре­дине июля 1929 го­да мест­ные вла­сти объ­яви­ли свя­щен­ни­ку, что он бу­дет непре­мен­но вы­се­лен из цер­ков­но­го до­ма. При­хо­жане, од­на­ко, вы­ра­зи­ли про­тест про­тив без­за­кон­ных дей­ствий вла­стей, тем бо­лее что дом свя­щен­ни­че­ский был по­стро­ен са­ми­ми кре­стья­на­ми, и они по­да­ли про­ше­ние с хо­да­тай­ством не вы­се­лять свя­щен­ни­ка. Вла­сти рас­це­ни­ли эти дей­ствия как бунт на­ро­да про­тив ком­му­ни­сти­че­ской вла­сти и в на­ча­ле ав­гу­ста аре­сто­ва­ли свя­щен­ни­ка и вме­сте с ним двух кре­стьян, за­клю­чив их в тюрь­му в го­ро­де Му­ро­ме.
Из тюрь­мы отец Ни­ко­лай пи­сал де­тям: «Лю­би­мые мои дет­ки и внуч­ки, бла­го­ден­ствуй­те! Уве­дом­ляю вас, что я жив и здо­ров, че­го и вам же­лаю. Как я вам бла­го­да­рен за ва­ше ко мне со­чув­ствие. Так как ведь я че­ло­век без­дель­ный и ап­пе­тит пло­хой, ни­че­го не хо­чет­ся, все вре­мя я свой па­ек от­даю, а пи­тал­ся тем, что ва­ми при­сы­ла­лось. Те­перь вы ме­ня снаб­ди­ли на­дол­го и, кро­ме из­ве­стия о се­бе и на­ших, ни­че­го не шли­те. Я, ко­гда вый­дет, по­про­шу у вас, но, на­до ска­зать, что ведь вы са­ми си­ди­те на пай­ке и мне при­хо­дит­ся поль­зо­вать­ся ва­шим пай­ком, а у се­бя уре­за­е­те, чтобы это­го не бы­ло. Я, как че­ло­век без­дель­ный, мо­гу и день и два про­быть без пи­щи, а вам и ма­лым де­тям это­го недо­пу­сти­мо. Жи­ву я и скорб­лю о до­ме, что там де­ла­ет­ся, как там де­ла; мне со­вер­шен­но ни­че­го не из­вест­но. При­хо­дит ночь, ля­жешь, а в го­ло­ву ле­зет вся­кая неле­пи­ца, вер­тишь­ся, вер­тишь­ся, так и не уснешь, да, пря­мо ска­зать, ка­кое и спа­нье-то, чуть не на го­лых дос­ках, по­кро­ем­ся под­ряс­ни­ком, а ку­лак в го­ло­ву — и спи слад­ко; по­не­во­ле ся­дешь, да и да­вай за­ни­мать­ся охо­той на «бе­лых зай­цев». Но на­до ска­зать прав­ду, что вот си­жу уже по­чти две неде­ли, а па­ра­зи­тов еще не на­хо­дил, а чув­ству­ет­ся, что ку­са­ют. Всё это ни­что, всё пе­ре­не­су — лишь бы Гос­подь Бог дал здо­ро­вья мне и вам, а то всё прой­дет.
Опи­ши­те мне, что пи­шут из до­ма и как они се­бя чув­ству­ют. Что ка­са­ет­ся ме­ня, то мне до­про­су еще не бы­ло, не мо­гу знать, бу­дет или нет. Хо­ро­шо бы с ва­ми по­ви­дать­ся, но раз мне не бы­ло до­про­са, то, по­жа­луй, невоз­мож­но бу­дет, а хло­по­тать я не знаю где и как, и по­со­ве­то­вать­ся не с кем. Да, дет­ки! При­хо­дят ве­ли­кие празд­ни­ки, а мне при­хо­дит­ся быть без служ­бы — как это для ме­ня тя­же­ло и боль­но; чуть услы­шишь звон, и неволь­но серд­це об­ли­ва­ет­ся кро­вью, по­гру­стишь и в ду­ше по­мо­лишь­ся, и тем до­воль­ству­ешь­ся. К сча­стью мо­е­му, в ка­ме­ре на­шей со­бра­лись все ве­ру­ю­щие, так что и по­мо­лишь­ся иной раз, как и до­ма, и не слы­шишь со сто­ро­ны ни­ка­ких на­сме­шек, од­но толь­ко, что нет та­ких ду­хов­ных книг, ко­то­рые бы по­чи­тал я с ве­ли­ким удо­воль­стви­ем.
Бла­го­дать, мир и лю­бовь да нис­по­шлет на вас Гос­подь Бог и бла­го­сло­ве­ние Гос­подне на вас То­го бла­го­да­тию и че­ло­ве­ко­лю­би­ем все­гда ныне и прис­но и во ве­ки ве­ков.
Оста­юсь ваш отец, свя­щен­ник Ни­ко­лай Ев­до­ки­мо­вич Вос­тор­гов».
22 ав­гу­ста сле­до­ва­тель вы­звал свя­щен­ни­ка на до­прос. От­ве­чая на во­про­сы, отец Ни­ко­лай ска­зал: «В ап­ре­ле 1927 го­да ко мне в се­ло Де­до­во, где я слу­жил диа­ко­ном, при­шел член цер­ков­но­го со­ве­та из се­ла Го­ля­ни­ще­во и пред­ло­жил мне за­нять в Го­ля­ни­ще­ве сво­бод­ное ме­сто свя­щен­ни­ка, на что я и со­гла­сил­ся. Про­слу­жил год с ме­ся­цем в се­ле Го­ля­ни­ще­во, мне пред­ло­жи­ли ме­сто свя­щен­ни­ка в се­ле Чул­ко­во Ваг­ско­го рай­о­на, ку­да я в июне 1928 го­да и пе­ре­шел, где и слу­жу до се­го вре­ме­ни.
По при­ез­де в Чул­ко­во по ука­за­нию пред­се­да­те­ля цер­ков­но­го со­ве­та и цер­ков­но­го ста­ро­сты я за­нял дом при церк­ви, ко­то­рый до ме­ня так­же был за­нят свя­щен­ни­ком Ми­ро­лю­бо­вым, ко­то­ро­го я сме­нил. Этот дом по до­го­во­ру от 1928 го­да на­хо­дит­ся в аренд­ном поль­зо­ва­нии как цер­ков­ный. По мне­нию же цер­ков­но­го со­ве­та и дру­гих при­хо­жан, этот дом яв­ля­ет­ся соб­ствен­но­стью об­ще­ства, так как его стро­и­ли при­хо­жане церк­ви с по­мо­щью быв­ше­го вла­дель­ца сун­дуч­ных ма­стер­ских Ту­лу­по­ва. Я за за­ни­ма­е­мый дом ни­ка­кой пла­ты не пла­тил, и пла­тил ли цер­ков­ный со­вет, так­же не знаю. Усадь­бы при цер­ков­ных до­мах взя­ты в рас­по­ря­же­ние ВИКа. При от­бо­ре уса­деб ни­ка­ких кон­флик­тов не бы­ло. Вес­ной 1929 го­да был взят дом, ра­нее за­ни­ма­е­мый диа­ко­ном, но по­след­нее вре­мя он пу­сто­вал, и при за­ня­тии его так­же не бы­ло ни­ка­ких кон­флик­тов. Как до­ма, так и усадь­бы до сих пор зна­чат­ся в цер­ков­ной опи­си. На пло­ща­ди око­ло церк­ви еще до мо­е­го при­ез­да в Чул­ко­во был по­став­лен тур­ник для спор­тив­ных упраж­не­ний мо­ло­де­жи. Вес­ной 1929 го­да око­ло церк­ви бы­ли по­став­ле­ны во­ро­та для иг­ры в фут­бол. Со сто­ро­ны при­хо­жан при­хо­ди­лось слы­шать неко­то­рые недо­воль­ства и за­яв­ле­ния, что тур­ник и во­ро­та по­став­ле­ны не у ме­ста, тем бо­лее бы­ли слу­чаи, что иг­ра про­из­во­ди­лась во вре­мя цер­ков­ной служ­бы, и шу­мом и кри­ком ме­ша­ли служ­бе. Неде­ли через две-три по­сле то­го, как бы­ли по­став­ле­ны стол­бы, на­ме­ча­лось об­ще­ствен­ное со­бра­ние, ко­то­рое, ви­ди­мо, не со­сто­я­лось. Из чис­ла явив­ших­ся на со­бра­ние жен­щин, око­ло трид­ца­ти, на­ча­ли вы­дер­ги­вать стол­бы и тур­ник. Я ви­дел это из ок­на сво­е­го до­ма, но из до­ма не вы­хо­дил и не знаю, кто имен­но ло­мал во­ро­та и тур­ник, а так­же не ви­дел ни од­но­го муж­чи­ны, мо­жет быть, мне не бы­ло всех вид­но, так как во­ро­та сто­я­ли по дру­гую сто­ро­ну церк­ви от мо­ей квар­ти­ры. Я лич­но не вы­хо­дил из до­ма и ни о чем ни с кем не го­во­рил, так как со­бра­ние со­би­ра­лось об­ще­ствен­ное и мне ту­да ид­ти бы­ло неза­чем. По­сле раз­го­во­ров по это­му по­во­ду я ни с кем не вел. Не пом­ню, ко­гда точ­но, но до слу­чая лом­ки фут­боль­ных стол­бов и тур­ни­ка у ме­ня был по­вы­дер­ган лук, по­са­жен­ный в ого­ро­де. По­сле то­го, как из­ло­ма­ли во­ро­та и тур­ник, жен­щи­ны под­хо­ди­ли к на­ше­му до­му и спра­ши­ва­ли, вер­но ли, что у нас по­вы­дер­ган лук. Моя же­на от­ве­ти­ла, что вер­но, вы­дер­га­ли. На во­прос: кто? — же­на моя от­ве­ти­ла, что не зна­ет, но пред­по­ла­га­ет, что, ви­ди­мо, пи­о­не­ры.
При хож­де­нии с мо­леб­на­ми по се­лу Чул­ко­во 14 и 15 июля у неко­то­рых граж­дан при­хо­ди­лось несколь­ко и по­си­деть, так как неко­то­рые уго­ща­ли, но у ко­го имен­но, всех не при­пом­ню; раз­го­во­ра о вы­се­ле­нии ме­ня из до­ма не бы­ло. В ка­ких до­мах мне за­да­ва­ли во­про­сы, что прав­да ли, что ме­ня вы­се­ля­ют из до­ма, я сей­час за­был, но та­кие во­про­сы бы­ли. По­сле объ­яв­ле­ния о мо­ем вы­се­ле­нии из до­ма со сто­ро­ны пред­се­да­те­ля сель­со­ве­та я хо­дил к цер­ков­но­му ста­ро­сте, а к пред­се­да­те­лю цер­ков­но­го со­ве­та хо­ди­ла моя же­на. По­сле то­го как я при­шел в сель­со­вет с цер­ков­ным ста­ро­стой, то, на­сколь­ко пом­ню, пред­се­да­тель цер­ков­но­го со­ве­та был уже в сель­со­ве­те. Раз­го­во­ров меж­ду на­ми ни­ка­ких не бы­ло, а оба они за­яви­ли пред­се­да­те­лю сель­со­ве­та, что вы­се­лять­ся ба­тюш­ке они не раз­ре­ша­ют. Я ушел из сель­со­ве­та один, а по­сле вско­ре на пло­ща­ди око­ло церк­ви ми­мо сель­со­ве­та к мо­е­му до­му по­до­шла тол­па жен­щин. Цер­ков­ный ста­ро­ста и член цер­ков­но­го со­ве­та за­хо­ди­ли ко мне, чтобы я на­пи­сал им за­го­ло­вок при­го­во­ра. Я им на­пи­сал за­го­ло­вок та­ко­го со­дер­жа­ния: цер­ков­ный дом, за­ни­ма­е­мый свя­щен­ни­ком, стро­ил­ся тру­да­ми ве­ру­ю­щих и снят по до­го­во­ру от 1928 го­да».
По­сле до­про­сов отец Ни­ко­лай и кре­стьяне бы­ли осво­бож­де­ны до су­да под под­пис­ку о невы­ез­де из се­ла. 23 сен­тяб­ря след­ствие бы­ло за­кон­че­но. От­ца Ни­ко­лая об­ви­ни­ли в том, что он, «не имея офи­ци­аль­ных из­ве­ще­ний о вы­се­ле­нии из за­ни­ма­е­мо­го им быв­ше­го цер­ков­но­го до­ма, при хож­де­нии с мо­леб­на­ми по се­лу об­ра­щал­ся с жа­ло­ба­ми и за за­щи­той к на­се­ле­нию, под­стре­кал пред­се­да­те­ля цер­ков­но­го со­ве­та и цер­ков­но­го ста­ро­сту к со­зы­ву со­бра­ния по во­про­су о его вы­се­ле­нии и, не по­лу­чив раз­ре­ше­ния на со­зыв со­бра­ния ве­ру­ю­щих, по­сы­лал со­зы­вать на со­бра­ние на­се­ле­ние, в ре­зуль­та­те че­го и явил­ся ор­га­ни­за­то­ром об­ще­ствен­но­го бес­по­ряд­ка, ко­то­рый мог бы вы­лить­ся в тер­рор над пар­тий­но-со­вет­ски­ми ра­бот­ни­ка­ми; ру­ко­во­дил сбо­ром под­пи­сей, ре­дак­ти­ро­вал и пи­сал за­яв­ле­ния».
20 но­яб­ря 1929 го­да Осо­бое Со­ве­ща­ние при Кол­ле­гии ОГПУ при­го­во­ри­ло от­ца Ни­ко­лая к трем го­дам за­клю­че­ния в конц­ла­герь, а двух кре­стьян — к ше­сти ме­ся­цам ли­ше­ния сво­бо­ды. Свя­щен­ник был за­клю­чен в 4-ю ро­ту Со­ло­вец­ко­го конц­ла­ге­ря на Боль­шом Со­ло­вец­ком ост­ро­ве. Вско­ре по­сле при­бы­тия в ла­герь он за­бо­лел ти­фом и был по­ме­щен в ла­гер­ную боль­ни­цу.
Свя­щен­ник Ни­ко­лай Вос­тор­гов скон­чал­ся на глав­ном Со­ло­вец­ком ост­ро­ве в цен­траль­ной боль­ни­це Со­ло­вец­ко­го ла­ге­ря осо­бо­го на­зна­че­ния 1 фев­ра­ля 1930 го­да.